Осенью 1944 года в моей жизни произошло
знаменательное событие — я поступила в музыкальную
школу имени Бетховена.
Папа прислал посылку, в ней «для
дочурки» юбочка в складку со шлейками,
блестящая крепсатиновая кофточка, рукава фонариком. Мама на меня все это надела, а на голове
завязала огромный белый
бант. Такую нарядную и привели меня на экзамен в музыкальную школу.
Когда мы появились, в коридоре уже
было много детей с родителями. Мы заняли
очередь, и я стала изучать детей, гадая,
кто на что способен. Прозвенел колокольчик, и нас
впустили в экзаменационный
зал. За большим столом сидели учителя во главе с директором школы Николаем Николаевичем Хлебниковым. Набирались классы по фортепиано и класс «по охране детского голоса». В него-то я и поступила. На
экзамене дети должны были:
1.
Что-нибудь спеть.
2.
Повторить музыкальную фразу, которую играли на
рояле.
3.
Отбить в ладоши предлагаемый ритм.
Вот и все. А я так нервничала!
Но что дети пели! — и «В лесу родилась
елочка», и «Мы едем, едем, едем
в далекие края». А некоторые были такие стеснительные и зажатые, что из них чуть ли не клещами вытягивали «Чижика-пыжика». Я ждала своей очереди. Меня бил озноб
от нетерпения и возмущения. Как можно петь такую чушь? Ведь это поют в три года. Есть столько прекрасных
сложных песен. В девять лет их пора бы
уже знать. Мы с мамой подошли к роялю.
— Что ты нам споешь, девочка?
— А что пожелаете. Могу спеть
патриотическую, могу лири-
ческую, о любви — какую скажете. Могу
исполнить песню с жес-
тикуляцией...
— С чем?
— С жестикуляцией.
Все оживились.
— Ну-ка, ну-ка, интересно, интересно...
Я откашлялась, как это делают
профессиональные певицы, и запела
«Про Витю Черевичкина»
Учителя рыдали от
смеха, глядя на мою «жестикуляцию».
А я ни на кого не смотрела, «дула
свое». А потом, не дав им опомниться,
запела самую взрослую песню — «Встретились мы в баре
ресторана»: «Где же ты теперь, моя Татьяна, моя любовь и наши прежние мечты...»
В музыкальную школу меня приняли
безоговорочно. Экзамен прошел на «ура!» Но
чтобы мама меня похвалила...
— Вот последнюю песню ты зря пела, Люся.
Это совсем не
детская песня. Надо было тебе
сообразить... все шло ничего, а
это зря.
— Мам, ну меня же приняли! А ты видела,
как все собра-
лись, а ты видела, как все слушали?
Нет, ты скажи, ты видела?
Ты видела или нет?
—
Еще бы не слушать!
Так и детей распугаешь.